В Издательстве «Вече» в апреле 2021 года в серии «В сводках не сообщалось…» выходит новая книга «Дорогая Альма».
События романа происходят в конце июля — начале августа 1941 года на Умани. В основе сюжета — подвиг пограничников 95-го погранотряда и Коломыйской погранкомендатуры, а также инструкторов Львовской школы служебного собаководства. 30 июля 1941 года в неравном рукопашном бою, прикрывая отход основных сил, они остановили наступление бригады «Лейбштандарт «Адольф Гитлер» у украинского села Легедзино. Погибли, по разным данным, около пятисот пограничников и сто с лишним служебных собак.
«- Иван Петрович, подержите фонарь, — Маренн достала из саквояжа круглый армейский фонарь с двумя батареями и включив, передала Пирогову. – Так-то лучше. И еще один стул подвиньте, — попросила она. – Инструмент положить.
— Ну, уж как и заслипит! – старый лесник даже прищурился.
— Вот сюда светите, Иван Петрович, — попросила она. – Я скажу, мы вовремя успели. Еще пара часов, и процесс стал бы необратим. Вижу два поражения, сквозное в плечо с вовлечением большого объема мышечной ткани, и слепое в брюшной полости. Пуля застряла внутри, ее надо срочно удалять, иначе развивается сепсис. Кроме того, сюда попали куски обмундирования, это тоже не улучшает положение. Иван Петрович, будете ассистировать, — обратилась она к Пирогову. – Сейчас я введу наркоз, и начнем.
Маренн достала контейнер, в котором в спирту хранились шприцы, сделала укол. – Пока наркоз подействует, я обработаю плечо, — решила она. – Кроме того, сейчас надо поставить капельницу с физраствором, чтобы организм не обезвоживался. Фрау, подойдите, — попросила она Пелагею. – Будете держать бутылку. Но только держите ровно. Сейчас я установлю катетер.
— Таки як же так? – всплеснула руками Пелагея. – А не ученая я.
— Держи, говорят тебе, — прикрикнул на нее муж, — и стой спокойно. А то все дергаешь як кобыла в стороны.
— Лесник сказал, в деревню придут каратели, — сообщил Пирогов, пока Маренн промывала рану девушки на плече. – Жители бегут в дубраву. Обещают всех пожечь из-за того, что помогали пограничникам здесь.
— Та ж Наталка сказала, вот таких как она, — Микола показал на раненую, — полоненных видимо-невилимо за лесом в карьере собрали и охраняют там, без воды, без еды. Волчья яма, место называется. Не сотни, тысячи. Цильная армия. И генералы с ними, все в одну кучу. Комиссаров расстреливают. Бабы здешние ходили, хотели им хоть хлебушка дать, так нет, всех автоматным огнем прогнали. Пекло адское, мрут люди, как мухи.
— Шо ж буде? – всхлипнула Пелагея.
– Держи ровно!
— Мои полномочия велики, Иван Петрович, — ответила Маренн, когда Пирогов перевел ей слова лесника, – но не безграничны. И касаются в основном медицинской части. На айнзацгруппы СС, а также отряды полиции я никакого влияния оказать не могу. К сожалению. Единственное, что я могу сделать, — добавила она, помолчав. -это сегодня же послать сообщение своему руководству в Берлин, что на этой территории находится целебный источник, и усадьба Свирских может быть использована, как санаторий для лечения солдат и офицеров СС. А это значит, что скорее всего айнзатцгруппы обойдут это место стороной. Кому же будет приятно пить целебную воду на выжженном пустыре. Я это сделаю. Обещаю вам.
— Это уже много, фрау Сэтерлэнд. Это спасет людей здесь.
— Будем надеяться, — Маренн вздохнула. – Вот я удалила пулю, — она бросила ее в контейнер для отходов вместе с окровавленным тампоном. Сейчас все продизенфицирую, и наложу повязку. Физраствор надо, чтоб прошел до конца, вся бутылка, так что еще следует подождать, — Маренн посмотрела на часы. – Но время немного есть. Я оставлю все необходимое для перевязок. Надо будет делать два раза в день. И обязательно промывать рану. Думаю, скоро фрейляйн придет в себя. Переведите, Иван Петрович, — попросила она.
— Усе, усе сделаем, не беспокойтесь! – затараторила радостно Пелагея и отдав бутылку с физраствором мужу, забежала за печку. — вже як благодарнии мы, фрау дохтур. Вот калачика сладкого возьмите, варенья яблочного, — суетилась она.
— Нет, нет, не надо ничего, — Маренн отказалась и наклонилась к саквояжу, собирая инструмент. Вдруг покрытая ссадинами рука раненой девушки коснулась ее плеча.
— Кто вы? Где я? – спросила она хрипло.
— У своих, не бойся, родная, — забыв об угощениях, Пелагея подбежала к ней. – А это дохтур, — показала она на Маренн. – А там вот дитятки твои, щени в корзине, живы, здоровы, спят, — Пелагея метнулась назад к печке, схватила корзину и поднесла к раненой. Наклонив, показала три черные спинки с толстыми рыжими лапками и сложенными конвертиком ушками. – В безопасности ты. Никого не бойся. Все свои вокруг.
— Гера, Герц и Грэм, — девушка протянула руку и погладила щенков. – Детки моей Неллы. Выжили. А что кроме меня, — она запнулась, — кроме нас… Никто? Майор Лопатин? Сержант Ещенко? Женя? Женя Саломатин? Инструктор Неллы? – ее воспаленные глаза с надеждой смотрели то на Пелагею, то на Пирогова.
— Никто?
— Знаете ли, нам ничего толком неизвестно, — осторожно ответил Пирогов. – Вас нашла вот эта женщина, — он указал на Пелагею, — во дворе дома сегодня ночью. Вас с тремя щенками в сумке. Больше мы никого не видели. Может быть, вы скажете, как вас зовут, кто вы? – спросил он.
— Я старшина медицинской службы, ветеринар, — ответила девушка. – Варвара Солнцева. Если сомневаетесь, документ у меня в нагрудном кармане.
— Да, нет, мы вовсе не сомневаемся…
— Я была прикомандирована к Львовской школе служебного собаководства, продолжила она, облизнув запекшиеся губы. — Мы отступали от Ивано-Франковска, почти месяц с боями. Без еды, без воды. Батальон пограничников и мы, школа служебного собаководства, тридцать инструкторов, два ветеринара и сто пятьдесят собак — овчарок. Собак нечем было кормить, даже думали отпустить их вовсе. Но как? Это же предательство. Всегда вместе. Сами не доедали, все им…Что люди по дороге принесут. Все надеялись, выйдем из окружения, пробьемся. Здесь в селе штаб бригады стоял. Когда немцы появились, приказано было прикрыть отход. А у нас уже почти весь боезапас истрачен, гранат нет. Пока еще было чем, отбивались. Я с собаками в роще находилась. Они сидели тихо, ждали. Несмотря на обстрел. А потом чего уж ждать? Такая силища прет. Майор Лопатин приказал всем – в рукопашную. Всем вместе, и людям и собакам…Все ринулись вперед. Я только уговорила его Неллу оставить, ведь у нее щенки…Только родились недавно. Но куда там! Нелла ринулась за инструктором в бой. Помню, я положила щенков в сумку и побежала за ней, — она остановилась на мгновение, переведя дух. — Увидела Женьку, он запрыгнул на танк, там танкист немецкий до пояса высунулся. Так он его вытянул, свалились они, покатились по полю. Танкист этот Женьку прижал к земле, но тут Нелла впилась в него зубами. Тот закричал, Женьку отпустил на мгновение. А танк его прямо на Женьку пошел. Я видела, он отполз слегка, хотел увернуться, но когда понял, что не получится, Неллу схватил, закрыл собой, и танк прямо по нему проехал, — голос Вари задрожал, по щеке покатилась слеза. – Я бежала к ним, но потом резкая боль в плече остановила меня – пуля попала. Потом еще – в живот. В глазах потемнело, я упала и дальше ползла. Сумку тянула за собой. Все думала, как теперь щенков спасти. Сама не знала, живы ли мальцы мои. Но потрогаю, вроде внутри, вроде не потерялись. Ползла, сколько сил хватило. Когда стемнело, вот хату увидела. Тут и померкло все перед глазами окончательно. Ничего больше не помню.
— Хлопчина тот жених тебе был видно? – спросила Пелагея, вытирая глаза краем платка.
— Если бы! – Варя всхлпнула. – Он хотел. Да я вредная была. Все себе цену набивала. Думала, погуляю еще, молодая. Кто же знал, что так выйдет…
— Значит, юношу того, который своей собаке жизнь спас, Евгением звали, — негромко заметил Иван Петрович. – А собаку его Неллой. Думаю, Варенька, мне есть, чем порадовать вас, — он наклонился к раненой. — Нелла выжила. И сейчас находится недалеко отсюда, в госпитале. За ней ухаживает мой воспитанник Юра. Правда, он назвал ее Альмой…Если вы не возражаете.
— Нелла выжила?- на изможденном лице девушки появилась слабая улыбка. – Вы уверены? У нее номер на ошейнике был — 13125.
— Да, именно 13125, — подтвердил Пирогов. – Такой точно номер. Я сам эти цифры видел. И написано мелко Отдельная Коломийская комендатура пограничного отряда охраны тыла, если не ошибаюсь, — он запнулся.
— Юго-Западного фронта РККА ВС СССР, — закончила за него Варя. – Так и есть.
— Только я тот ошейник снял. Но он у меня хранится.
— Я просто не верю…А Женька? Женька не выжил? – глаза раненой в отчаянной надежде смотрели на Пирогова. Тот растерянно пожал плечами. Бросил взгляд на Маренн.
— К сожалению, Штефан сказал, что пограничник был мертв, — ответила она, перейдя на французский.
— Она иностранка? – Варя вся напряглась.
— Это родственница моей бывшей хозяйки княгини Свирской, — сказал Пирогов и предупреждающе взглянул на лесника и его жену. Те переглянулись и кивнули почти одновременно. – Она родилась во Франции, поэтому по –русски не понимает. Недавно приехала, перед войной, когда Францию оккупировали. Бежала. Но доктор хороший. Всем нам помогает здесь, — Пирогов даже вспотел, выдумывая.
— Ясно, француженка, значит, — Варя явно расслабилась, испуг прошел. Она попробовала приподняться.
— Нет, нет, шевелиться нельзя, — остановила ее Маренн. – Еще физраствор весь не прошел. Надо потерпеть.
Раненую надо переодеть, — продолжила она по-французски, взглянув на Пелагею. – Обмундирование снять. Оно грязное, это опасно. Переоденьте в гражданское. Если сюда пожалуют оккупационные службы, скажите, что ваша дочь, случайно попала под обстрел. Сельчане не выдадут? – спросила она Пирогова.
— Кто знает? – тот пожал плечами. – Люди разные, за всех сразу кто поручится?
— Так ми не скажемо никому, — заговорила Пелагея решительно. – А обмундировании я выправлю и спрячу, и докуминты тоже. До нас мало хто тут ходить, — она махнула рукой. — Все сама в сило бегаю новини дознаться. Разве что Наталка снова нагрянет. Так я ее не пущу в дом. Скажу, дед хворый.
— Я обмундирование не дам, — запротестовала Варя. – И документы. Наши скоро вернуться. Погонят немцев, — она задохнулась и закашлялась. Маренн заботливо поправила ей подушку.
— Может, и вернутся, — негромко ответил Пирогов, потерев лоб. – Хотя кто знает, насколько лучше это, когда всех, кто под немцем был, НКВД арестовывать начнет. Уж я-то на своей шкуре испытал, каково с ними пообщаться, — он прикоснулся к изуродованному глазу. – Даст бог, вас, Варечка, минет такая участь. И вам сразу поверят, кто вы, и как в живых остались. Но только наших-то этих еще дождаться надо. И никто толком не знает, сколько ждать.
— Насколько я знаю из сводки, кольцо замкнулось, — произнесла Маренн, обращаясь к Пирогову. – Это подтверждают слова лесника о большом количестве пленных, которых ведут с востока. Так что спрятать обмундирование и документы – вовсе не лишнее, вы правы.
— Вы должны согласиться хотя бы ради ваших хозяев, Варя, — сказал Пирогов негромко. – Если у них в хате найдут бойца Красной армии, которого они прятали, спалят дом, а хозяев расстреляют. Стоит ли их подвергать опасности? Красная армия придет, может быть. Но, судя по последним сведениям, будет это еще не скоро. Если вообще случиться, уж простите меня.
— Что же все зря? – Варя не могла сдержаться, грудь ее приподнималась от рыданий. – Что же, все погибли зря? Зря столько страдали, верили? Бросили на смерть собак, только чтобы остановить их? Мы никого не остановили…И Женька погиб зря…
— Родину никогда зря не защищают, — произнесла Маренн и ласково провела рукой по спутанным светлым волосам девушки. – Мне было столько же лет, как вам сейчас, и мы находились в осажденном Вердене, вот так же без еды, без воды, без боеприпасов. А враг стоял у ворот Парижа. И мальчики, мои сверстники бросались в штыковую, и их погибло столько, что поля боя было не видно. Только трупы, трупы, один на одном, горы, кучи трупов и редкие маки показывали красные головки между ними. Все это было двадцать пять лет назад. Там под Верденом погибло целое поколение талантливых, веселых, смелых, которые могли бы перевернуть мир, сотворить многое. Но они отдали свою жизнь за Родину, за свободу. Потому что не представляли ее иначе. Они победили. Даже мертвые. Тогда враг в Париж не вошел. Вошел позже, спустя двадцать с лишним лет, когда уже просто некому было его защитить. Французская армия надорвалась в Первой мировой войне. Она не смогла дать достойный отпор спустя такой короткий промежуток времени. Я не знаю, чем закончится эта война, и сколько она продлиться. Но жертвы никогда не бывают напрасными. И каждый должен бороться всеми силами, как может, на своем месте и защищать своих близких. Ваш жених погиб, — она с сочувствием сжала руку девушки. – Но он погиб ради вас. Он защищал вас. Он защищал Родину. Он своей жизнью спас любимую собаку. Тот, кто нашел Альму, сказал, что пограничик закрыл ее собой. Поэтому она выжила.
— А кто нашел Неллу? – спросила Варя негромко.
— Один добрый человек, — скромно ответила Маренн.
— Ой, ти глянь, тута еще пес приполз, — воскликнула Пелагея, выглянув в окно. – В кровище весь. Вона лежить на боку.
— Собака? Собака? Где? Дайте, я посмотрю. — Варя приподнялась на локте, Пирогов помог ей.
— Это Граф, — выдохнула она, взглянув. – Собака нашего командира, майора Лопатина. Отец щенков. Нашел меня… По запаху нашел.
— Ну, вот и все собачье семейство в сборе, — попробовал пошутить Пирогов. — Хотя бы так.
— Глянь, у него к ошейнику что-то привязано, — заметил лесник, прищурившись. – Свирток какой-то.
— Надо бы взять. Да подпустит ли он нас? — усомнился Пирогов. – Мы — чужаки.
— Подпустит, — уверенно ответила Маренн. Мы – чужаки, но хозяйка – здесь, с нами. Он для того и принес этот сверток, чтобы передать ей.
— Я спущусь вниз, — Варя попробовала встать. – Я должна перевязать его. Он выбился из сил. Ему нужна вода.
— Ни в коем случае, — остановила ее Маренн. – Дайте собаке команду в окно. А мы спустимся. Иван Петрович возьмет сверток. А я посмотрю, куда он ранен. Если получится, надо перенести его в дом. Приготовьте миску с водой, — попросила она Пелагею. – Собака обезвожена и хочет пить. Ну и что-то поесть потом.
— Это я мигом, мигом, — снова засуетилась лесничиха.
— Нет, я не могу лежать и ждать! – Варя резко распрямилась и вырвала катетер. – Там Граф! Ему нужна помощь! Граф, здесь, мой родной! Я здесь! – она соскочила с лавки и бросилась к двери, на белоснежных бинтах расплылись яркие капли крови.
— Стойте! Так нельзя! – Пирогов попытался остановить ее. Оттолкнув его, девушка выбежала на крыльцо.
— Граф! Я здесь! Я иду!
Измученная собака вскинула голову, и радостно скуля, поползла к ней, оставляя на траве кровавый след. Подбежав, Варя обхватила пса за голову, и оба они упали ничком. Было слышно, как Варя что-то ласково говорит собаке, целуя его голову, а он облизывал ее, поскуливая.
— Нема мочи смотрить, — жалобно проговорила Пелагея, вытирая слезы. — Ось страждальцы!
— Ни об них одних плакать надобно, — мрачно ответил Никола. – О себе подумай. Что самих-то нас ждеть.
— Варя, вам надо немедленно вернуться, вы и так потеряли много крови.
Пирогов спустился с крыльца, подошел к девушке, но едва прикоснулся рукой к ее плечу, послышался рык – пес показал клыки.
— Графушка, это свои, нельзя. Фу, — Варя ласково погладила пса между ушами, ветер шевелил ее спутанные светлые волосы, бледное лицо было залито слезами. – Этот человек поможет нам, — объясняла она собаке. –Я не смогу тебя поднять, а он тебя отнесет, ты позволь ему, пожалуйста. И не бойся, здесь с нами ничего не случится. Дай я посмотрю, что ты принес. Это Алексей Васильевич тебя послал? Что здесь?
Дрожащими бледными пальцами Варя развернула покрытый пятнами крови кусок красной ткани.
— Это знамя бригады, — ахнула она. – а внутри — документы и фотография. И еще написано что-то… на обороте фотографии, — голос ее задрожал, — «Живи!» Это рукой Женьки написано. Вот он, с Лопатиным и Ещенко, и Граф с ними. Они на Первомай фотографировались в городе. Видите?! – Варя протянула фотографию Пирогову. В это время силы покинули ее. Она пошатнулась. Забыв о собаке, Пирогов подхватил девушку на руки. Собака молчала.
— Несите ее в дом, Иван Петрович, — приказала Маренн. — я снова поставлю капельницу! И сделаю перевязку. И возвращайтесь сразу за собакой. Я вижу, у него перебита задняя лапа, и вероятно есть еще ранение, колотое, в холку. Соберите документы пока, — попросила она лесника. – Их надо спрятать подальше. Если придет исполнительная команда, такая находка может дорого стоить.
— Вы со мной не возитесь, — произнесла Варя, едва перевязка закончилась, — вы, если можно, оставьте мне медикаменты, шприц и набор для капельницы. Я сама себе все сделаю, и Графа вылечу. Он со мной теперь, я — сильная, я все смогу, — она ласково погладила между ушей овчарку, которая лежала на лоскутном коврике у скамьи.
Когда Пирогов отнес Варю в хату, Граф сам дополз до крыльца, и безропотно позволил незнакомцу поднять его в дом. Маренн обработала и перевязала раны собаки, а лесничиха напоила его родниковой водой.
— Да, конечно, я все оставлю, — ответила Маренн мягко и наклонилась к саквояжу.
Услышав шуршание бумажной упаковки, собака навострила уши. «Как ты похож на Айстофеля, — с улыбкой подумала Маренн. – Тот же внимательный умный взгляд и манера разглядывать человека, чуть наклонив голову набок. Красавец, и настоящий смельчак». Она положила на табуретку запечатанную бутылку физраствора, коробку с двумя шприцами и несколько пузырьков с лекарством.
— Разведете физраствором перед тем, как колоть, — предупредила она – Я думаю, вы знаете…
— Это все немецкое? – Варя приподнялась и указала на орла, красующегося на коробке со шприцами. – Откуда? Немецкое?
— Это я Иван Петровича упросила у ихниго ликаря взяти,-сообразив, вступила в разговор лесничиха. – На два шмотка сала выменяла. Сказывала, мол, дид у меня хворый. А ему чаво? Ликарю-то тому? – она махнула рукой. – Чо больше, чо миньше. Все пользовать. И нехай себе нимицкое, главное, чтобы помогало.
«Хорошо, что саквояж у меня не эсэсовский, а старый французский, в нем еще в Первую мировую войну медсестры госпиталя Сэтерлэнд перевязочный материал хранили, — подумала Маренн. – Всегда счастливым считался. Если раненому бинты и лекарства из этого саквояжа достались, будет жить. Такое было поверье. Даже хирурги рукой терли его, прежде чем на операцию идти. Может быть, поможет и этой русской фрейляйн».
— Что ж, понятно, — Варя снова опустила голову на подушку, но тут же повернулась. – Я б и догадаться могла. А документы где? – снова встрепенулась она.
— Дид за печкой спрятал, — ответила Пелашея. – А потом в лесу закопаем. Я тиби покажу, где. Что б ти знала, — успокоила она раненую.
— Нам пора, — негромко сказала Маренн Пирогову. – Я желаю вам скорей поправиться, — она ласково прикоснулась пальцами к руке девушки.
— Когда я смогу увидеть Неллу? – спросила Варя осторожно. – Вы можете привезти ее сюда? Я буду ухаживать за ней. За ней, за Графом, за щенками…А ваш воспитанник, пусть приходит, я буду только рада.
— Я обязательно поговорю с ним об этом, — пообещал Пирогов. – Думаю, это случится скоро.
— Я провожу, — Пелагея снова обмоталась платком. – Ты, дид. здеся будь, — бросила строго мужу.
— А то куды убегу-то? – тот махнул рукой. – По дивчинам, что ли?
— Вот разпусник! — Пелагея фыркнула – Осторожно, осторожно, пани, ступенечка, — поддержала она Маренн под руку. И тут же незаметно сунула под огромный платок немецкий китель и ремень с кобурой спрятанные за бочку с водой на входе. Заметив ее ухищрение, Маренн невольно улыбнулась. Взяла автомат, оставленный рядом с рогатиной на крыльце.
— Ваш жакет у машины отдам, — сказала Пелагее, проходя по тропинке под дубами. – А то увидит меня ваша новая постоялица. Лучше не надо этого.
— То и верно, Так краше будет, — согласилась лесничиха.
— Теплый у вас жакет, — Маренн похвалила одеяние, хотя работать в нем было трудно и жарко, и она едва вытерпела до конца, – В нем и зимой не замерзнешь, шубы не надо.
— Чи салоп-то? – переспросила Пелагея. – Таки сама валяла и шила, и узор вывела ниткой шелковой, — сообщила она не без гордости. — Чтоб заздрили соседки. Как без этого?
— Я был удивлен, фрау Сэтерлэнд, узнав, что в Первую мировую войну вы служили во французском госпитале, — заметил Пирогов, когда они подошли к машине. – Как же вы оказались…
— На другой стороне? – закончила за него Маренн, и сняв салоп, передала его лесничихе. – Благодарю.
Надела китель, застегнула пуговицы. Застегнула ремень с кобурой. Вытащив длинную деревянную спицу из прически, заново скрутила волосы на затылке.
— Скажу вам честно, Иван Петрович, — продолжила она, сев за руль. – Если бы там в Вердене мне кто-нибудь сказал, что такое произойдет, я бы не поверила. Но Австрия – моя вторая Родина, и так случилось, что спустя всего лишь пару лет после окончания той войны никакой иной Родины у меня не осталось. Мне пришлось расстаться с Францией навсегда. По крайней мере, тогда я так думала. А потом уже просто поздно было что-нибудь менять. Садитесь, Иван Петрович, — она откинула дверцу пассажирского места рядом и завела мотор. – Поехали.»