Итак, во втором мартовском номере журнала «Темные аллеи» в 2018 году опубликована статья Виктории Дьяковой «Король поэтов Игорь Северянин».
По общему мнению знавших его, он был заразителен. «Игорь Северянин – форель культуры, – совсем в его духе писал Андрей Вознесенский. – Это ироничная, капризно-музыкальная рыба, она привыкла к среде хрустальной и стремилась к ней». Ещё бы! «Ананасы в шампанском! Ананасы в шампанском! Удивительно вкусно, искристо и остро! Весь я в чём-то норвежском! Весь я в чём-то испанском! Вдохновляюсь порывно ! И берусь за перо!».
В 1914 голу в Симферополе на банкете по случаю гастролей поэтов-футуристов Маяковский оказался рядом с молодым поэтом с «лицом индейца», как он выражался. Обернувшись к соседу, Маяковский надел на кончик ножа кусочек ананаса, и окунув в шампанское, предложил соседу: «Игорь, детка, попробуйте, удивительно вкусно!». «Детка» был на шесть лет старше, его идеал служения музе состоял в неистребимом потакании собственному эгоизму. Себя он отрекомендовал просто в стихотворении «Эпилог»: «Я — гений, Игорь Северянин, своей победой упоён, я повсеградно оэкранен! Я повсесердно утверждён!».
Игорь Северянин – литературный псевдоним Игоря Васильевича Лотарева. Придумал он его сам. Имя своё поэт обожал – считал очень красивым и подходящим. Его назвали в честь древнерусского князя Игоря Олеговича. Северянин же обозначало – Игорь с Севера.
Родился будущий поэт в Санкт- Петербурге 16 мая 1887 года в доме № 66 на Гороховой улице в семье военного инженера Василия Петровича Лотарева. Мать Наталья Степановна, урождённая Шеншина, была дочерью предводителя дворянства Щигровского уезда Курской губернии Степана Сергеевича Шеншина. По линии Шеншиных Игорь Северянин находился в родстве с поэтом Афанасием Фетом, и, как утверждали, с историком Карамзиным. Вскоре после рождения Игоря родители расстались. Мальчик окончил четыре класса в реальном училище Череповца, а на лето мать увозила его в небольшой эстонский поселок Тойла.
Писать стихи Игорь начал в восемь лет. Вернувшись в Петербург в 1904 году смело влился в литературный процесс, первые публикации подписывал несколько манерно «Граф Евграф д Аксанграф».
Первые брошюры молодой поэт издавал за свой счёт. Всего тридцать пять поэтических тетрадей, «тонких, но дерзких», как он сам полагал. Северянина заметил и взял под своё крыло поэт Константин Фофанов. Именно он предложил заменить вычурный псевдоним на более простой и звучный «Игорь Северянин». Стихи молодого поэта прочёл в Ясной Поляне Лев Толстой. Строчка «вонзится штопор в упругость пробки…» возмутила великого писателя. Его комментарий стал достоянием прессы. «Чем занимаются?! – возмущался Толстой. – И это – литература? Вокруг виселицы, полчища безработных, убийства, невероятное пьянство, а у них – «упругость пробки!»
Однако скандал в прессе только добавил Северянину популярности. Он становится одним из вдохновителей движения «эгофутуризм».
В 1913 году в издательстве Сергея Соколова выходит его первый большой сборник «Громокипящий кубок». Предисловие пишет Фёдор Сологуб.
«Громокипящий» Северянин выступает с творческими вечерами. Его дебют проходит в доме Фёдора Сологуба в Петербурге на Разъезжей улице в октябре 1912 года, а 20 декабря он уже на вечере у Брюсова в Москве. Затем вместе с Сологубом отправляется в турне по югу России – Харьков, Екатеринослав, Симферополь… Везде — успех. Дважды они выступают вместе с Маяковским, что приводит публику в восторг.
На выступлениях Игорь Северянин пел свои поэзы на мотив полонеза Филины из оперы Амбруаза Тома «Миньона» «У него был удивительный концертный голос – просто стены дрожали», — вспоминал эстонский поэт Вальмар Адамс. В Тифлисе «Северянин вышел на сцену, одетый в благопристойный сюртук, – вспоминал один из очевидцев. – Он был аккуратно приглажен, лицо интеллектуального сноба, в руке – лилия на длинном стебле. Публика встретила его гробовым молчанием. Он откровенно запел своё стихотворение. Это показалось необыкновенно смешным. Смешил завывающий баритон, носовое якобы французское произношение. Всё это выглядело очень хлыщеватым и соединялось с презрительной невозмутимостью долговязой фигуры, со взглядом, устремлённым поверх слушателей, с ленивым помахиванием лилией в такт словам. Зал хохотал безудержно и вызывающе. Некоторые хватались за головы, другие бросались в коридор, не в силах усидеть на месте. Но удивительнее всего то, что спустя всего лишь два года такая же публика будет слушать те же стихи, так же исполняющиеся, в безмолвном настороженном восторге».
Метаморфоза действительно была потрясающей. Северянин уловил что-то в воздухе, в пространстве, превращающемся в пряный, чуть вычурный стиль, в льющуюся, подобно играющему на солнце ручью, музыку. Под смех зала он стал явлением искусства ради искусства.
27 февраля 2018 года на литературном вечере в Политехническом музее выбирали «короля поэтов». Состоялся главный поединок – между Северяниным и Маяковским. Словно взяв реванш за многие годы насмешек, Северянин легко обошёл соперника, заняв первое место. Громовержец Маяковский остался вторым. «Соперничество было жарким, – вспоминали очевидцы. – Споры, крики, свистки в зале, а в перерыве дело дошло чуть не до драки между сторонниками Маяковского и Северянина. Маяковский читал замечательно. Он читал начало «Облака» и только что сработанный «Наш марш»… Однако королём был избран Северянин.
Из ближайшего похоронного бюро доставили два миртовых венка. Один возложили на шею «тощего, в долгополом чёрном сюртуке Северянина. Венок свисал до колен. Король заложил руки за спину, вытянулся и запел что-то из северянинской классики». Маяковский же резким жестом отстранил венок. И с возгласом: «Не позволю!» вскочил на кафедру. «Он прочитал, стоя на столе, третью часть «Облака». В аудитории творилось нечто невообразимое. Крики, свистки, аплодисменты смешались в сплошной грохот.
Революционные события заставили Северянина покинуть Петроград Спасаясь от голода, Северянин принимает решение перебраться в рыбацкий поселок Тойла в Эстонии, где когда-то в детстве проводил лето. После подписания Бресткого мира Эстония была оккупирована Германией. Добраться туда было непросто. Северянин отправляется в дорогу с больной матерью Натальей Степановной, с гражданской женой Марией Волнянской.
Никакой собственной недвижимости в Эстонии у Северянина, конечно, не было. Пришлось снимать половину дома у местного плотника Михкеля Круута. С Волнянской – постоянные стычки из-за денег, скоро она уезжает, бросив поэта. Он пьёт, рыбачит в одиночестве. За всем этим наблюдает юная дочь хозяина Фелисса Круут. Впервые она увидела Северянина, когда ей было 13 лет. Он её заметил, когда ей исполнилось 18, а ему самому 33. Девушка читала лирический отрывок из Гоголя на вечере местного общества пожарных.
Увлекшись Фелиссой, Северянин изменил себе. Он всегда утверждал, что «женщина без прошлого – как рыба без соли». Но юная Фелисса как раз не имела прошлого. Кроме того, она была дочерью плотника, что вызвало недоумение среди северянинских друзей.
21 декабря 1921 года Игорь Северянин и Фелисса Круут обвенчались в Успенском соборе в Юрьеве. Ради замужества Фелисса перешла из лютеранской веры в православную. Северянин же принял эстонское гражданство. Сразу же понеслись недобрые слухи – ведь незадолго до свадьбы 13 ноября умерла мать Северянина, и ещё не минул сорокадневный пост с её кончины.
Однако жизнь не была безоблачной. Из Берлина в Тойлу пришло письмо от первой возлюбленной Северянина Евгении Меннике. Игорь жил в Гатчине с матерью, а юная Евгения приезжала по воскресеньям из Петербурга, где зарабатывала шитьём и снимала комнату, чтобы навестить отца. Она была очень хороша собой, стройная с чудесными золотыми волосами. Игорь придумал ей псевдоним Злата и задарил стихами. По количеству стихотворений, которые Северянин посвятил Злате, она стоит в одном ряду с Марией Волнянской и Фелиссой Круут.
После расставания с Северянинын Злата уехала в Германию, где вышла замуж. В эмигрантском журнале прочла стихотворение Северянина. Он уже стал знаменит. Злата написала письмо в редакцию, это письмо переслали автору в Тойлу. «Спустя семь лет в Эстонии в июле пришло письмо от Златы из Берлина… О, Женечка! Твое письмо – поэма! Я положил его почти дословно на музыку, на музыку стихов!» «Единственной любовью моей была лишь Злата, – признается поэт другу. – С другими нет сравнений».
Поэт немедленно засобирался на гастроли в Берлин. Фелисса Михайловна прозорливо решила ехать вместе с ним.
Берлин сразу же захватил поэта – он неожиданно нашёл здесь уже забытую изысканную атмосферу предреволюционной России. В первый же день на улице его окликнул знакомый бас – Маяковский! В Берлине также гастролировал Пастернак. Кроме того, Северянин встретил ещё множество знакомых. Злата устроила чету Лотаревых, как и обещала на недорогую, но удобную квартиру, и водила Северянина по всем известным ей местам литературных сходок – она чувствовала себя среди эмигрантов как рыба в воде.
Фелисса же напротив находилась на грани нервного срыва. Не выдержав, она поставила перед супругом вопрос ребром – либо она и сын, либо «эта берлинская дама». Она пригрозила, что одна вернётся на родину. «Фелисса была совершенно перепугана, — писал Северянин. – Не дождавшись ответа, она выбежала в гардеробную, схватила пальто и побежала на улицу. Я выбежал за ней. Было около трёх часов ночи. Мы бежали чуть не через весь город – было жутко, позорно, возмутительно. Я боялся её остановить, так как она могла испугаться, броситься под машину, покалечиться».
В конце концов, Северянин решает покинуть Берлин и ехать назад в Эстонию. Злата помогает Северянину устроить европейские гастроли. Вместе с Фелиссой, которая приняла псевдоним Ариадна Изумрудная, они выступают с концертами в разных странах. За двенадцать лет объехали четырнадцать государств.
В феврале 1931 года при посредничестве князя Феликса Юсупова Северянин выступает в Париже. Для него арендованы залы Дебюсси и Шопен на улице маршала Дарю. Марина Цветаева, присутствовавшая на втором вечере, вспоминала: «Единственная радость за долгие месяцы – вечер Игоря Северянина. Он больше, чем остался поэтом. Он – стал им. На эстраде стояло двадцатилетие. Стар до обмирания сердца. Морщин как у трёхсотлетнего, но – как занесёт голову, – всё ушло – соловей! Тот словарь ушёл. Первый мой ПОЭТ – то есть первое сознание ПОЭТа за 9 лет, как я из России»
В начале 1935 года выходит книга переводов стихов эстонских поэтов на русский язык – эту работу Северянин сделал вместе с Фелиссой. В феврале – празднование тридцатилетнего юбилея творческой деятельности поэта. Северянин выступал в Нарве на большом вечере в Русском собрании, его чествовали. И вдруг в самом начале марта – разрыв с Фелиссой. Прожив с поэтом около пятнадцати лет, она показала ему на дверь. Причиной стала таллиннская учительница Вера Коренди.
Северянин называл её «женой по совести». Вера провела с ним самые трудные, заключительные годы жизни. После возвращения поэта из последнего гастрольного тура в Кишинёв в 1934 году Вера возомнила себя «истинной музой» поэта. Она завалила его в Тойле письмами и телеграммами, требовала встреч, угрожала, что наложит на себя руки. Северянин поддался её страсти, но быстро понял, что совершил ошибку. Он пишет Фелиссе, умоляя простить и позволить вернуться домой. «Я хочу домой. Я не узнаю себя. Пойми, поверь, прости, Фелисочка. Любящий тебя всегда, твой грешный и безгрешный Игорь».
Однако на этот раз Фелисса была очень обижена. «Она была младше его, – вспоминал Шульгин. – Но вместе с тем старше. Она относилась к нему, как относятся к маленькому ребёнку, хорошему, но испорченному. Она так и не смогла его разлюбить до конца, конечно. Но перестала уважать».
Последней каплей, подтолкнувшей Фелиссу к решительному шагу, стало объявление Веры, что её дочь Валерия, носившая фамилию Коренева, в действительности дочь Игоря Северянина. Впоследствии уже после смерти поэта она даже добилась для дочери советского паспорта на фамилию Северянина. Фелисса Михайловна была страшно разочарована всем этим. Северянин же считал решение жены несправедливым. «Кто я у них? Нахлебник у эстонца, барин, – писал он. – Сын офицера, за это меня и кормят. Ловлю рыбу, читаю стихи. Глушь, мужичьё. Ночью сажусь на лодку и уезжаю на середину реки – звёзды отражаются в воде . Я читаю, слушаю свой голос и …плачу».
Материальное положение было безрадостным. Гонорары таяли, как лёд весной. В городе Игорь и Вера ходили по домам, продавали сборники стихов. Потом Вера отправлялась на почту и пересылала заработанные кроны в Тойлу Фелиссе. Это была её плата за право находиться рядом с поэтом. Сам Северянин делать почтовые переводы жене не мог, так как за все годы жизни в Эстонии так и не выучил язык и не мог заполнить документы.
В 1937 году поэта пригласили поучаствовать в мероприятиях по поводу столетия гибели Пушкина. Северянин откликнулся стихотворением «Пушкин – мне». Он считал себя «душевным родственником» Евгения Онегина. «Та же русская хандра меня мучает, – признавался он. – Те же иллюзии увлекают». В последние годы он почти не записывал стихов.
Поэт скончался от сердечного приступа 20 декабря 1941 года в 11 часов утра. Ему было 53 года. В последний путь Северянина провожали обе его жены, Фелисса и Вера. Фелисса пережила поэта на шестнадцать лет, Вера – на полвека. Похоронили Игоря Северянина на Александро-Невском кладбище в Таллинне рядом с оградой участка, где были похоронены Коренди. Похоронить внутри не разрешили, так как Северянин не развёлся с Фелиссой.
Игорь Северянин в Петербурге
Игроь Северянин в Эстонии. На гастролях с женой Фелиссой
Игорь Северянин и Вера Коренди