Иван Бунин писал: « Максимилиан Волошин – один из виднейших поэтов предреволюционных и революционных лет России». В Петербурге начала 20 века он был известен как поэт – символист, живописец, переводчик, лектор, краевед. Он интересовался хиромантией и оккультизмом, изучал антропософию и христианство. «И был един во всех своих ликах». «Я родился в Духов день, — вспоминал Волошин, — когда земля-именинница, отсюда любовь ко всему, что живёт, цветёт, к земле». «Ангел мира, — назвал его Андрей Белый. – Он — сама доброта, проходит через строй чужих мнений, не толкаясь, готовый выслушать всех, а потом уже выдать резолюцию, обильно снабдив её цитатами». В история русской литературы Волошин прославился созданием увлекательнейшей мистификации, литературного персонажа под именем Черубина де Габриак и дуэлью с Николаем Гумилевым на Черной речке, практически на месте пушкинской дуэли. Он открыл широкой публике юную Марину Цветаеву и познакомил ее в Крыму с Сергеем Эфроном. Он отказался принять участие в Первой мировой войне и занять чью-либо сторону в братоубийственной Гражданской, укрывая в своем доме в Коктебеле белых офицеров от чекистких ищеек и самих чекистов от белой контрразведки, когда власть в Крыму менялась. Он старался остаться над схваткой, сохранить человеческое достоинство, не омрачив его ненавистью. «На вопрос, к какому крылу вы примыкаете, к красному или белому, я отвечаю, что летаю на двух крыльях». С 1917 года Волошин безвыездно жил в Крыму, в Коктебеле, в доме, который отстроил собственными руками, и все вихри лихолетий пронеслись над его головой, «как — будто и не задевая». «Волошин помог мне и Мандельштаму выбраться из врангелевского Крыма, — вспоминал Илья Эренбург. — Он был смелым человеком, любил поэзию, любил Россию. Его звали заграницу, но он остался в Коктебеле». Конечно же, Волошин не был пророком, но в его стихах предреволюционной и постреволюционной поры встречаются прозрения, недоступные его современникам. «С Россией кончено… На последях её мы прогалдели, проболтали, пролузгали, пропили, проплевали, замызгали на грязных площадях… И Родину народ сам выволок на гноище как падаль. О, Господи, разверзни, расточи, пошли на нас огнь, язвы и бичи, германцев с запада, монгол с востока, отдай нас в рабство раз и навсегда, чтоб искупить смиренно и глубоко Иудин грех до Страшного Суда». С установлением в Крыму советской власти Волошин оказался в интеллектуальной изоляции. Его не трогали, но его творчество не вызывало одобрения. Его практически не печатали, а если это случалось, то гонорары были мизерные, на жалкое пособие, которое он получал от властей, невозможно было существовать. Лицемерие власти окончательно подкосило Волошина. 9 декабря 1929 года у него случился инсульт. А чуть позднее на фоне голода в Крыму – обострение астмы. 1 августа 1932 года в 11 часов утра на 56 году жизни поэт скончался. Похоронили Волошина в Крыму, на вершине горы, «в любимой его Киммерии, как он называл Крым, где сомкнулись для него навсегда пространство и время». В советское время Волошина почти не издавали. Почитатели переписывали его стихи от руки. Он предвидел это: «Почётней быть твердимым наизусть и списываться тайно и украдкой, при жизни быть не книгой, а тетрадкой. И ты, и я, мы все имели честь мир посетить в минуты роковые. И стать грустней, и зорче, чем мы есть. Я не изгой, а пасынок России…»
Максимилиан Волошин. Портрет.
Крым. Коктебель. Акварели Волошина.
