В четвертом сентябрьском номере журнала «Тайны и преступления» в 2017 году опубликована статья Виктории Дьяковой «Александр Твардовский, «за все отвечающий»

В четвертом сентябрьском номере журнала «Тайны и преступления» в 2017 году опубликована статья Виктории Дьяковой «Александр Твардовский, «за все отвечающий»

Дочь Твардовского Валентина вспоминала: «В последний год жизни отец часто говорил: «Как закрою глаза, так вижу дорогу – ту самую, обсаженную березами, по которой бывало, едешь с отцом домой на телеге. Ту, от которой после войны ничего уж и не осталось = все деревья порубило снарядами. Только пни».  Поэт называл себя отпрыском «трудового крестьянского рода», и корни свои никогда не забывал. Он всегда остро чувствовал связь с родной землей, с народом, что нашло выражение в его творчестве. Недаром некоторые литературоведы считают Твардовского литературной «реинкарнацией» Некрасова в 20 веке – и по стилю, и по глубинным истокам, смыслу поэзии.

      Александр Трифонович Твардовский родился  21 июня 1910 года на хуторе Загорье рядом с деревней Сельцо в Смоленской области. Отец Трифон Гордеевич Твардовский был деревенским кузнецом. Мать Мария Митрофановна происходила из семьи мелкопоместных дворян Плескаческих. Она была очень начитанная, поэтичная, чувствительная женщина, в противовес отцу – крутому нравом, не чуравшегося по старой крестьянской традиции воспитывать своих семерых детей поркой и хорошим тумаком. Несмотря на «низкое» происхождение Трифон Горедеевич поощрял стремление жены с юных лет приучать детей к чтению, сам он тоже интересовался литературой, и  длинными, зимними вечерами в доме Твардовских звучали стихи Пушкина, Лермонтова, Некрасова. Под впечатлением от этих поэтических вечером маленький Саша сам стал сочинять стихи, когда еще и читать толком не умел.

Революционные потрясения не обошли стороной хутор Трифона Твардовского и его семью. Юный Саша увлекся идеями построения новой жизни, которые отец никак не принимал,  и в 14 лет ушел из семьи в Смоленск. «Пока была жива бабушка Мария Митрофановна, она рассказывала мне, — вспоминала Валентина Твардовская, — что отцу от деда круто доставалось, житья ему дома не было». В 1926 году в газете «Смоленская деревня» было напечатано первое стихотворение Твардовского «Новая изба», его заметил Михаил Исаковский, работавший в редакции газеты «Рабочий путь» и попросил еще несколько стихотворений в печать. Одно из них Исаковский послал в Москву поэту Светлову, и тот одобрил его и даже напечатал. Твардовский становится местной знаменитостью, его принимают без экзаменов в Смоленский педагогический институт, что было делом неслыханным, так как у Александра Трифоновича на тот момент было только начальное образование. Но он обещает пройти всю школьную программу за первый курс. В этом ему помогает молодая сотрудница библиотеки Мария Горелова. Твардовский буквально упивается чтением, Мария подбирает ему книги, руководит его образованием. Вскоре они становятся неразлучны и решают жить вместе. Мария Илларионовна Горелова, жена поэта, пройдет с ним рука об руку всю жизнь – друг, советчик, надежная опора.

Осенью 1936 года Твардовский уезжает в Москву. У него – прекрасный повод. Его поэма «Страна Муравия» попала в руки самого Сталина и … понравилась вождю. Твардовский награжден орденом Ленина и выдвинут на Сталинскую премию.

В Москве Твардовские поселяются в самом центре города в Большем Могильцевском переулке ( на Арбате) – им дают комнату в коммунальной квартире.  Молодой поэт, чье творчество отмечено самим Сталиным, поступает в Московский институт философии, литературы и истории, чтобы завершить образование – поступает сразу на третий курс. К тому времени произведения поэта уже включили в школьную программу. Среди писателей ходила байка, что в институте на вступительном экзамене по советской литературе Твардовский вытянул билет с вопросом по своей поэме.

Однако все радости были омрачены страшным событием – в возрасте двух лет от воспаления легких умер сын Твардовских Саша. «Мама страшно горевала, отец был подавлен, — вспоминала Валентина Александровна. – Это был какой-то рубеж для него, он вдруг стал смотреть по-иному на все, что его окружало. Восторженность ушла безвозвратно. Даже за год до смерти, он сам уже тяжело больной признавался мне: «Не могу забыть его, не могу». Это была незаживающая рана. Он чувствовал свою вину. Словно наказание какое-то, что ли».

Вторым важнейшим событием, в корне изменившим мировоззрение Твардовского и окончательно сформировавшим его как поэта стала война. «Я навсегда запомнила это утро, 22 июня 1941 года, — говорила в одном из интервью Валентина Твардовская. – Накануне у папы был день рождения. Ему исполнился 31 год. Мы были всей семьей на даче. Приезжали товарищи из Москвы, поздравляли. Но несмотря на это, отец как всегда с утра работал. Радио у нас на даче не было. Известие о начале войны принесла я. Я первая услышала от подружек, когда побежала после завтрака гулять. Влетаю в дом: «Папа, война!» — кричу. Они с мамой сначала мне не поверили, мол, что такое говоришь? Затем отец взял пиджак, вышел на улицу, я – за ним. Он прошел за калитку, и тут увидел несколько местных мужиков, они сидели молча, на скамейке напротив нашего дома. Все молчали, каждый смотрел себе под ноги. Ни слова. Когда отец вышел, также молча посмотрели на него. Каждый думал свою думу. Кажется, в выражении их лиц было что-то такое, что сразу все отцу объяснило. Он повернулся и снова вошел в дом. В тот же день мы срочно вернулись в Москву».

Уже 23 июня 1941 года Твардовский получает предписание. Он назначен литератором газеты Киевского особого округа и должен сразу же отбыть к месту службы. Срок выезда  — 24 июня 1941 года. Маршрут Москва — Киев. «Помню тревожно – чистое, голубое, с легкой дымкой небо над Днепром, — писал позднее Твардовский. – Полдень. Нытье моторов в пробке у моста, и невозможно куда-либо податься, выскочить в сторону, освободиться. И постоянное ожидание чего-то неизбежного, что обязательно должно произойти. Ты даже чувствуешь облегчение, когда замечаешь в небе приближающиеся черные точки. Ты зажат со всех сторон, внизу густая, широкая синева Днепра. И даже еще не успел сообразить, не успел вскрикнуть – а вот уже полетел к небу столб воды, послышалось «чах!» от разорвавшегося в воде снаряда. Гул самолета. Движение на мосту – медленное, по доскам, настеленным на рельсы и никуда нельзя деться с этого изнурительного смертельного конвейера».

В конце 1941 года штаб Юго-Западного фронта и редакция газеты «Красная армия», в которой работал Твардовский, перебазируются в Воронеж, тогда еще тыловой город. «Тошнота подкатывает к горлу, когда я должен писать в каждый номер стишки про какого-то Гришу Танкина, — признавался Твардовский с горечью жене. – Не верю я в эти фельетончики. Хочу писать всерьез. Скажу тебе первой – на фоне всех этих неприятностей явилась мне мысль спасительная. Я начал писать своего Теркина. И знаешь, пошло, пошло!». «Когда я начал писать Теркина, — признавался Твардовский позднее. – я не отдавал себе отчет, что впрягаюсь в поэму. Это была альтернатива, что-то серьезное, дельное, как мне казалось».

«Это книга про бойца без начала и конца…»  «Я взялся писать, втягивался все сильнее, и вскоре уже у меня было такое ощущение, что без этой работы мне не жить, не спать, не есть», — записал Твардовский в дневнике.

«Если война не сомнет меня психически, если я смогу преодолеть ее мучительные впечатления, я стану серьезным автором и смогу послужить Родине, — признавался Твардовский. – За это надо будет платить всю жизнь».

Осенью 1943 года Твардовский – с частями, освобождающими его родной Смоленск. «Мне довелось наступать по той самой дороге, по которой в детстве ездил с отцом, — рассказывал он. – Уговорил товарищей заглянуть к нам на хутор. Грустно видеть, что уцелело от войны немного. Деревья посечены снарядами – либо сухой пень безобразный, либо выворот с корневищем и большая воронка. Смотреть, как все это выглядит после немцев – почти физическая боль. Мальчишки в рванье у дороги. Дал одному сухарей. Он мне ответил «данке шен». Научили…»

В конце 1943 года у Твардовского стойкое чувство – перелом позади, война окончательно утратила всяческую романтичность, она превратилась в повседневный, тяжелый труд. «Люди, которые на войне давно живут, — записывает он, — ведут себя, как и в обычной жизни. Стараются устроиться получше, не позируют, тянут лямку. Ясно ощущается всеобщая усталость от всего этого. Испытания перешли все нормы и продолжают быть повсюду. Так и хочется крикнуть – хватит! Дайте мне просто небо, без самолетов. Но я знаю совершенно точно, что в жизни мне, если буду я жив и здоров ни за что не взяться, кроме войны, которую я не могу понять до конца».

«Мы нынче в наступлении, Марьюшка. Опять пыль дорог, тревожное гудение моторов у переправы, = пишет он жене весной 1944 года. – Все как три года назад, только мы теперь идем на запад и занимаем города. Мы долбим противника и с неба, и с земли, окружаем, обходим его – мы, мы! Но как и прежде, где бы не гремело, все кажется, бомбят рядом, опасаешься и даже дрожишь. Привыкнуть, убеждаюсь, нельзя. Не замечаешь даже перехода одного времени года в другое, запахов, ветра не замечаешь. Ничего не замечаешь, чтобы не связывалось с войной». «А гимнастерочка на мне, Марьюшка, такая, — добавляем с юмором, — что из нее сварить что-то можно было бы, наверняка. Насчет того, чтоб беречься – сама понимаешь, милая, я не в том возрасте и не того характера, чтобы ради проверки нервов лезть туда, куда не надо. Но если надо, родная моя, значит, надо. И все. Я уверен, я все это выдержу. Хочу выдержать. У меня есть мысль, что я о многом смогу сказать так, как другие не скажут. В этом весь смысл и оправдание моей физической сохранности до сих пор. На всю остальную жизнь мне хватит думать и выражать то почти невыразимое трагическое, чем наполнилась душа за эти годы».

«В тот день, когда окончилась война, и все стволы палили в счет салюта, в тот час на торжестве была одна особая для наших душ минута. Внушала нам стволов ревущих сталь, что нам уже не числиться в потерях, и кроясь дымкой, он уходит вдаль, заполненный товарищами берег».

За участие в Великой Отечественной войне и написание двух поэм, получивших всенародное признание, «Василий Теркин» и «Дом у дороги», подполковник Александр Твардовский приказами ВС 3 Белорусского фронта от 31.07. 1944 и 30.04.1945г был награжден Орденами Отечественной войны  2-й и 1-й степени.

После войны деятельность Твардовского неразрывно связана с журналом «Новый мир». Он дважды назначался главным редактором журнала, и дважды был снят по решению самых высоких партийных начальников.  В первый раз Твардовский был назначен главным редактором журнала «Новый мир» еще при жизни Сталина в 1950 году. На этом посту он сменил Константина Симонова. Между Симоновым и Твардовским никогда не были конкуренции – они с уважением относились друг к другу. Симонов считал лучшим произведением о войне «Василия Теркина», Твардовский всегда говорил, что лучшее из военных стихов, что он читал – «Жди меня» и «Ты помнишь, Алеша…»

Поэт Сурков, главный редактор «Литературной газеты» Рюриков – недоброжелатели Твардовского, — были главными инициаторами травли поэта, которая обрушилась на него в 1954 году после написания им поэмы «Теркин на том свете». «Какие только предложения не поступали ко мне от читателей, как дальше мне писать о Василии Теркине, — признавался Твардовский. – Советовали сделать его председателем колхоза после войны или даже хоккеистом».

Однако, оглядывая окружающую его действительность, Твардовский места для Теркина в ней не нашел. Василий Теркин исчез вместе с войной. Он переместился в другой мир. «Поэма эта сатирическая, — отмечал Евгений Евтушенко. – Она высмеивала действительность, ведь по сравнению с тем, что Твардовский видел на войне, все эти аппаратчики и их интересы были мелочны. И они почувствовали это. Команда «фас» была дана».

«Теркин на том свете» — произведение, воплощающее собой всю ошибочность курса редакции «Нового мира», это пасквиль на советскую реальность, насмешка над народом — победителем», — писала гневно «Правда».

Твардовский пытался сопротивляться. Он писал в ЦК КПСС, обращаясь к Хрущеву, Молотову, Маленкову.  «Из «Нового мира» меня уходят, — писал Твардовский своему другу Валентину Овечкину, — Теркин мой оказывается пасквиль, клеветническая вещь и все такое прочее. Словом все сошлось в один раз».

Осенью 1954 года Твардовский был снят с поста главного редактора, его журнал фактически разгромлен, распущен бережно создаваемый авторский коллектив.

Твардовский уединяется на даче, много пишет, обдумывает все произошедшее. В свободное время работает в саду – у него  уникальная коллекция роз, и он занимается их разведением.

Спустя четыре года, когда к власти в стране придет Н.С. Хрущев Твардовский вернется в журнал. Это будет расцвет «Нового мира». Он станет символом оттепели, символом новой литературы. На его страницах благодаря Твардовскому впервые заявят о себе такие талантливые авторы как Василь Быков, Георгий Бакланов, Сергей Залыгин, Василий Белов.

Твардовский первым опубликует повесть никому неизвестного рязанского учителя, бывшего зэка, под названием «Один день Ивана Денисовича», дав дорогу в литературу Александру Исаевичу Солженицыну.

Вслед за повестью Солженицына Хрущев разрешил и публикацию многострадальной поэмы Твардовского «Теркин на том свете». Сначала она была опубликована в «Известиях», а затем в «Новом мире». По поэме был даже поставлен спектакль в театре Сатиры, но выйти эта постановка  не успела – оттепель закончилась.

В 1964 году в Кремле произошел переворот, Хрущев был смещен со своего поста, к власти в стране пришел Брежнев. В это время Твардовский публикует поэму «За далью-даль». Константин Симонов высоко отозвался о произведении: «Нельзя не отметить, что в этом произведении Твардовский поднялся на такую поэтическую вершину, что выше и вообразить невозможно», — написал он.

По воспоминаниям сотрудников «Нового мира» давление на журнал оказывалось колоссальное. Так без ведома главного редактора была практически уволена вся редколлегия, — лучшие, самые близкие к Твардовскому люди, — их заменили откровенными недругами поэта. Твардовский глубоко переживал все происходящее, срывался, пил, но боролся. «Мама поддерживала его всеми силами, — вспоминала Валентина Александровна. – Следила, чтоб лишний раз не тянулся к бутылке. Но было очень тяжело, это правда».

Понимая, что изменить ничего нельзя, Твардовский подал в отставку. Однако Брежнев отставку не принял. Просто так уволить автора «Василия Теркина»? Политически это было неправильно. Нужен был повод. И этот повод быстро организовали в КГБ. В начале 70 ого года запрещенная в СССР поэма  Твардовского «По праву памяти» была опубликована в Германии в подконтрольном советским органам журнале «Посев».  Поэма была посвящена отцу поэта Трифону Гордеевичу и описывала непростые отношения отца и сына. Публикация за границей – что еще нужно? Брежнев с легкостью уволил Твардовского на следующий день, как только стало известно о  выходе поэмы за рубежом.

Два разгрома «Нового мира» и  переживания, связанные с этими обстоятельствами, не прошли для Твардовского бесследно. В сентябре 1970 года у него произошел инсульт. Это привело в потере речи, отнялась правая рука – больше он писать и читать свои стихи не мог. Кроме того, при обследовании в больнице выявили запущенный рак легкого – всю жизнь Твардовский много курил.

«Когда я в конце октября навестил его на даче, — вспоминал литературовед А. Турков, — он мог сказать только «да» и «нет», в основном «Да». Однако, услышав наши споры, произносил он это «да» очень страстно. Мне он напомнил командира из поэмы о Теркине, который смертельно ранен, но посылает бойцов в атаку. « И  пошло в цепи по взводу – ранен, ранен, командир! Подбежали. И тогда-то, с тем и будет не забыт, он привстал – вперед, ребята, я не ранен, я убит…»

18 декабря 1971 года Александр Трифонович Твардовский скончался после тяжелой болезни у себя на даче в поселке Красная Пахра Московской области. Через три дня в Центральном доме литератора состоялась гражданская панихида. «К сожалению, когда началась травля отца, — рассказывала Валентина Александровна позднее, — многие из тех, кому он дал дорогу в литературу, не поддержали его, предпочли отмолчаться. И на прощание тоже многие не пришли – побоялись. Я помню, как пришел Солженицын. Он вошел в шубе. Ни на кого не глядя, подошел к маме, присел рядом с ней. Затем приблизился к гробу, наклонился над отцом, долго смотрел на него, а потом перекрестил и поцеловал в лоб. Это был поступок по тем временам».

Автор «Василия Теркина» во время Великой Отечественной войны

Александр Твардовский в редакции «Нового мира»

div#stuning-header .dfd-stuning-header-bg-container {background-image: url(https://www.marenn.ru/wp-content/uploads/2018/10/knigi_millionerov-dark-2-1-e1539862714192.jpg);background-color: transparent;background-size: cover;background-position: center bottom;background-attachment: initial;background-repeat: initial;}#stuning-header div.page-title-inner {min-height: 220px;}