Тематически это произведение является продолжением книги «Досье генерала Готтберга», выпущенной тем же издательством в 2010 году. Действие развивается в 1939 году накануне советско-финской войны. Две русские женщины, две дворянки, оказавшиеся после революции по разные стороны баррикады, неожиданно сталкиваются в Хельсинки. Одна из них княгиня Шаховская близка к маршалу Маннергейму и всецело на стороне русской эмиграции, другая – бывшая воспитанница княжеского дома, из обедневших дворян, волей судьбы осталась в советской России и служит большевикам. Когда-то они были подругами, любили одного и того же мужчину, — он погиб в Белой армии в 1919 году, = теперь же стали врагами, и одна другую может легко погубить. Но прошлое у них общее, и родина одна, и Петербург, где жили, с которым связаны самые яркие воспоминания – один. Их встреча изменит многое в их судьбах. На фоне их личных переживаний сомнений в произведении развивается жестокая борьба разведок СССР и Третьего рейха, которая кипит несмотря на пакт Молотова — Риббентропа, и начинается короткая, но трагичная Зимняя война, которая для княгини Шаховской, как и для многих представителей белой эмиграции – борьба за последний осколок бывшей царской империи, который устоял под большевистким натиском.
« Розовый лучик солнца, пробившись в залепленное морозным узором стекло, скользнул по стертому дощатому полу, на мгновение осветил фотографический портрет молодого военного в белой папахе и бурке на каминной полке, перепрыгнул на постель и уколол в глаза.
Маша поморщилась — просыпаться не хотелось. Завернувшись в приспособленный под одеяло тулуп, подбитый шкурой волка, повернулась на бок, уткнулась лицом в подушку. От дыхания в комнате шел пар. Все, что натопила на ночь – выморозило. От перемены позы заболело бедро. Она снова легла на спину. Повернула голову. Открыла глаза. Точнее один глаз, левый. Правый, задетый пулей, часто опухал за ночь и открывался плохо. Она взглянула на портрет. Ослепительный свет и ворох летящих под звуки вальса кружев, сверкание драгоценностей, блеск золотых погон и орденов на парадных мундирах – рождественский бал в доме Энгельгартов в Петербурге, давно ушедшая жизнь, которой, казалось теперь, и не было вовсе. Никогда не было. «Давай убежим отсюда, поедем к цыганам», — наклонившись к ней, Гриц шепчет ей на ухо. – Твоя тетушка просто ест меня глазами. Она меня превратит в дым, это точно. Наверное, ей рассказали, что ты провела ночь у нас на Фонтанке». Она слышит свой смех, счастливый, беззаботный. Рождественский бал шестнадцатого года. Ничто не предвещало беды. Два года до такого же декабрьского вечера в Париже, накануне Рождества, когда получив от Грица письмо с извещением о расторжении помолвки, она выстрелила в себя из трофейного турецкого пистолета, добытого ее дедом- генералом у какого-то стамбульского паши. От стыда, от муки, от ужаса. Но не убила себя. Персидская кошка Краля, прыгнув со шкафа, толкнула ее руку, пуля прошила правую часть лица и раздробила челюсть. Она осталась жива, но предпочла, чтобы все, кто знал ее прежде, и в первую очередь он, князь Григорий Белозерский, считали ее погибшей. Ее доверенное лицо и единственная помощница, двоюродная сестра княгиня Зина Шаховская убедила всех, что так оно и есть, а сама каждый день ухаживала за ней во французском госпитале, где Маша лежала под вымышленным именем. Ей поверили, даже великая княгиня Мария Павловна, давняя покровительница – и никто даже не поинтересовался, когда похороны. Никто не захотел проститься. Не до того было – обрушилась империя, обрушилась вся прежняя жизнь, началась братоубийственная война – похороны были едва ли не в каждом благородном доме. Давний друг и поклонник барон Карл Густав Маннергейм помог Зине перевезти сестру в Финляндию, где в Коуволе, недалеко от крепости Утти на берегу озера у Шаховских находилось последнее из сохранившихся после революции имений. Сначала Зина отказывалась от помощи блестящего барона, она не хотела посвящать его в тайну. Но одному ему ведомыми путями Маннергейм узнал, что в захолустном пансионе в предместье Сен-Жермен, содержащемся на средства принцессы Мюрат, одной из наследниц знаменитого наполеоновского маршала, в скудных и бедных условиях, практически в нищете находится княгиня Маша Шаховская — одна их немногих бывших знатных петербургских дам, от которой известный донжуан получил отказ. Она предпочла ему князя Белозерского – и проиграла. Маннергейм часами простаивал под окнами пансиона, и в конце концов Зина сдалась. Маша не упрекала ее – Зина была одна, она была в отчаянии. Состояние сестры ухудшалось, княгиня не получала достойной медицинской помощи, врач приходил всего раз в неделю, и не очень-то интересовался пациенткой. Возможно, просто не знал, что делать. Барон Маннергейм сразу же решил везти Машу к себе на родину. Он рассчитывал на свои связи со шведами, и действительно шведский хирург сделал в Хельсинки операцию, после которой княгиня пошла на поправку, во всяком случае опасения за ее жизнь исчезли. Челюсть восстановили из взятой из бедра кости, речь вернулась, но появилась хромота и сильные боли в ноге. Операцию оплатил Маннергейм, взял в долг у шведской родни. Зина хотела продать фамильные драгоценности, княжескую диадему и ожерелье из сапфиров, которые Маша взяла с собой из Петербурга в свой последний приезд в столицу, но барон не позволил ей. Все расходы взял на себя. Он же сообщил Зине о гибели бывшего жениха Маши князя Григория Белозерского в бою под Царицыным в 1919 году. Ему написал один из старых гвардейских приятелей, служивших у Деникина. Зина плакала, она не знала как сказать Маше, княгиня была еще слаба. Как сказать о смерти Григория, а особенно о том, что незадолго до гибели, он все-таки обвенчался с той, другой, «капитанской дочкой» Катенькой Опалевой, без роду, без племени, воспитанницей княгини Алины Николаевны, матери Григория, ради которой, собственной и расторг помолвку с Машей. Зина мучилась сомнениями – но Маша догадалась сама. И о венчании, и о смерти. И на удивление сестры восприняла сообщение спокойно. Как будто знала. В беспамятстве она видела, как Гриц падает с коня, и все вокруг залито кровью. Она знала, что ему не выжить. Да и какой смысл? Что будет он делать в Париже? Блестящий князь империи, канувшей в небытие? Волочиться за богатыми француженками, в надежде, что его возьмут на содержание, служить таксистом, швейцаром в отеле? Бог миловал его, а вот ее – нет. Ей он оставил долгие, одинокие дни в имении на берегу озера — единственном, которое уцелело. На небольшую пенсию от финского государства, выделенную при содействии все того же Маннергейма. И только портрет князя Белозерского на каминной полке в драгоценной раме, украшенной сапфирами, теперь напоминает об исчезнувшей империи, о разбитых надеждах и мечтах, о прошлой жизни, кажущейся сном.
Рядом на ковре завозилась овчарка Магда – ее верная спутница все эти годы. Преодолевая боль, Маша Шаховская наклонилась, почесала собаку между ушами. Она нашла ее щенком на соседнем хуторе, сожженном красными во время гражданской войны. Собака обгорела, ей повредило лапу. Как и теперешняя ее хозяйка она слегка хромала. Маша вылечила ее, и все это время они вместе – бывшая княгиня Мария Николаевна Шаховская, овчарка Магда и долгожительница кошка Краля. Княгиня Зина после того, как Маша пошла на поправку, вернулась в Париж, но иногда навещала ее в Финляндии и пересылала ей рассказы и романы ее давнего друга еще по Петербургу, писателя Набокова, тоже эмигранта, к которому явно была неравнодушна. Маша с радостью их читала, и это составляло едва ли не единственную ее связь с Россией. Не с той, какой она стала, красной, большевисткой Россией, а той, которая все еще жила в ее памяти, страной ее детства, юности, страной, которой князья Шаховские служили более четырехсот лет. А потом она исчезла. Как будто ее и не было вовсе. И все они стали ей совершенно чужими. Все стали не нужны.
Старший в их роду, князь Борис Борисович Шаховской, отец Зины, красавец, гурман, покровитель мариинских балерин Гельцер и Карсавиной, а также художников, поэтов и начинающих писателей ( для них самих и их начинаний всегда был доступен его туго набитый княжеский кошелек), — высокопоставленный офицер царской разведки, был схвачен чекистами в Варшаве в 1921 году. И расстрелян. Он был привязан к Маше, но о том, что она выжила, его дочь Зина так и не сообщила ему. В письме писать не хотела, надеялась рассказать при личной встрече. Но она так и не состоялась. Зина рыдала украдкой, стараясь не отягощать страдания Маши, но та сама догадалась. Все, что ей досталось в наследство от отца, Зина честно поделила с двоюродной сестрой, отдав половину. «Я уверена, отец именно так и сделал бы», — уверяла она Машу, когда та отказывалась. Так жизнь материально стала легче. От адъютанта Бориса Борисовича, чудом вырвавшегося из Польши и навестившего Зину в Париже, она узнала, что выдала князя Шаховского чекистам некая Екатерина Белозерцева, личный агент Дзержинского, а девичья фамилия этой особы, как удалось выяснить – Опалева. Катенька Опалева. Та самая «капитанская дочка», на которой женился Гриша. Она выдала чекисткой разведке друга и наставника своего мужа в молодые годы. Вместе с Борей Шаховским молодой гвардейский корнет Гриша Белозерский снимал квартиру на Галерной рядом с Мариинским театром, подальше от маменьки Алины Николаевны. Туда скопом свозили балерин после спектакля и цыганок из гвардейского клуба по соседству. Веселая гульба шла всю ночь. Как она смогла? Как она смотрела в лицо Бориса Борисовича, ведь они наверняка встретились перед тем, как он был убит. Но «черни неизвестно слово честь», как сказала Зина, а провинциальную дворянку Опалеву обе они, петербургские принцессы, считали «чернью». И потребовалось, чтобы рухнули все устои, все основы, просто рухнул мир, чтобы «чернь» вдруг стала знатной дамой, пусть и на короткое время»