По итогам конкурса при поддержке правительства Санкт-Петербурга был выпущен сборник «Бессмертный полк Ленинграда». В числе лауреатов – рассказ Виктории Дьяковой «Борька и его звездочка», посвященный членам семьи писателя, пережившим блокаду.
«Хлебозавод шествовал над детским домом, что располагался неподалеку в бывшем имении графов Ланских. Маша определила Борьку туда – все-таки под присмотром будет, под охраной. В коммуналке, где жили, одного оставлять побоялась. Кольцо блокады сомкнулось, начинался голод, лихих людей появилось немало, мало ли что. А она все время на заводе – здесь и спит, и ест. От мужа прилетело письмецо – старое, еще августовское. Оказалось, попали в окружение, но пробились, вышли к своим, сейчас на переформировании. Жив, был легко ранен, но все зажило. «Ты, меня, Маша, знаешь, на мне, как на собаке». От сердца отлегло. Борька рядом, Дима жив…
А Борьке в бывшей графской усадьбе очень нравилось – парк, пруд. Гонялись с мальчишками без устали, на старой авиационной лыже с горки съезжали наперегонки. А как завоет сирена воздушной тревоги – сразу в укрытие.
На Ланском мосту стояла зенитная батарея, защищали хлебозавод. Слышно было, как ухают зенитки. А потом пронзительный скрежет, так что чуть барабанные перепонки не лопаются – сбили! Сбили! Мальчишки прыгали от радости. На спор по звуку определяли, вот это «Юнкерс» летит, а это мессер. А это наши, наши ястребки! На крышу выскакивали, как бы воспитательницы не ругались, посмотреть на воздушные баталии.
Пройдут годы, и уже совсем взрослым Борька не глядя в телевизор, издалека в кадрах военной хроники только на слух угадывать будет. Вот это «Юнкерс», а это «мессер», а это наши… И не разу не ошибется. Разве ж забудешь? Разве забудешь размоченный хлебный мякиш, жидкую кащу – нехитрый блокадный рацион детского дома. Отколотый кусочек сахара, — самое желанное лакомство, которое приносила мать, прибегая с завода, навестить сыночка.
А он все спрашивал, есть ли от папки письма. И просил, а прочти, что он тогда, в том письме написал. И слушал, обсасывая сахарок. Но писем от Димы так больше и не пришло. Ни одного. Только извещение, что пропал без вести. Но этого Борьке она не сказала. Не смогла сказать.
Не слушаясь воспитателей, мальчишки бывало, бегали на батарею. Усталые зенитчицы в фуфайках, перепоясанных ремнями, тяжелых кирзовых сапогах делились пайком. Обратно цеплялись за трамвай–подкидыш, чтоб вернуться в детский дом, он ходил по Ланскому шоссе.
Но скоро трамвай исчез – немцы подошли к Поклонной горе, совсем близко. Это был самый тяжелый момент. Все знали, отступать некуда, но о том, чтобы сдаться не могло быть и речи. Все, кто мог держать оружие, встали в строй. Смены на заводе сократили по численности до минимума, один работал за четверых, оставшихся направили на строительство укреплений – готовились к уличным боям. Ни мгновения сна – чудовищные артобстрелы не стихали ни днем, ни ночью. Немцы били прямой наводкой. Налеты авиации ужесточились. Маше выдали винтовку и патроны – вот пригодилось, когда ходила на курсы стрелков, юной комсомолкой. Ни секунды отдыха, расслабленности. То дежурство на крыше, сбрасывали зажигалки, то организаторская работа, а главное – хлеб. Осажденный город должен получать хлеб. Рискуя жизнью, водители полуторок везли муку по ладожскому льду. Город должен получить норму – пусть даже немцы уже будут на пороге.
В короткую минуту передышки – мысли о Борьке. Дети практически дневали и ночевали в убежище. Весь Ланской сад перерыло снарядами, в дом попала бомба, и одно крыло было полностью разрушено. Вскоре пришлось и пострелять. Немцы сбросили десант – но силами охраны завода и рабочих его удалось ликвидировать.
Как-то под утро, вымотавшись, Маша задремала за столом в красном уголке, где располагался штаб МПВО. Вдруг дверь хлопнула, вбежала Тая, подруга еще с довоенных лет.
— Маша, отбили! Отбили! – прокричала она, обнимая ее. – Моряков подбросили. Отбили, Маруся! Удержались мы!
И правда, все стихло. Страшная была эта тишина – среди руин».
В завершении Года Театра правительством Санкт-Петербурга был выпущен в конце года сборник с рецензиями на спектакли петербургских театров, как всемирно известных, например, Мариинского театра, так и молодежных, практически самодеятельных. В сборнике опубликованы статьи Виктории Дьяковой, посвященные великому режиссеру Петербурга Георгию Товстоногову и знаменитому артисту БДТ Иннокентию Смоктуновскому, а так же рецензия на спектакль Михайловского театра «Евгений Онегин», поставленный в современном стиле режиссером А. Жолдаком.
«Свет гаснет. Раздвигается занавес. И мы отказываемся… в царстве Снежной королевы. Перед нами – царство льда, царство белизны. Белые декорации, белые костюмы действующих лиц, причем, весьма современные. И только несколько черных шаров, прокатывающихся то и дело по сцене, и черные тени, пробегающие по стенам, предвещают наступление тьмы.
Надо отметить, что весь спектакль Жолдака выдержан только в двух цветах – белом и черном. Критики назвали этот прием «монохромной эстетикой Жолдака». «Последовательно на протяжении всего спектакля белый цвет уступает свои позиции черному, и в финале наступает полный мрак. Декорации, исполненные ледяного символизма, декларируют неотвратимость рока, нависшего над героями».
Беспечная юность Татьяны и Ольги, их игры с няней – все проходит на первых порах весело и беззаботно. И надо отметить, что погружаясь в спектакль, уже не обращаешь внимания на то, что Татьяна достает бутылку воды из …холодильника. Костюмы героев тоже символичны – Ольга вся в белых одеяниях, но на белом платье Татьяны виднеются черные бусы. Это символ будущих страстей, которые едва не погубят ее. Тьма стучится в дверь – она то и дело распахивается под напором сильного ветра. Но окончательно входит в дом с появлением Онегина, одетого… в элегантный черный костюм.
Со встречи Татьяны и Онегина демоническое начало начинает разрушать привычную, сахарно-белую «пастораль». Черные пики зла просовываются из камина, в костюме Татьяны появляется все больше черных аксессуаров, ее поведение становится резче, она подходит к грани, за которой … крах.
Дуэль Онегина и Ленского – это последнее страстное, эпическое столкновение света и тьмы, после которого Ленского кладут в черный гроб и декорации окончательно начинают «чернеть». В последнем акте на сцене – все черно. Костюмы героев – черные, платье княгини Греминой – это черное атласное одеяние с огромным сверкающим шлейфом, похожим на хвост библейского змея-искусителя.
И только несколько белых шаров прокатываются по сцене, точно блеклые воспоминания о разрушенных надеждах. Волшебная музыка Чайковского обрамляет все действо. В конце спектакля на сцену выходит маленькая девочка – дочь Татьяны, — она одета в белое и несет с собой белую игрушку. Это символ надежды на будущее. Возможно, ее ждет светлая дорога»
Сцена из спектакля